В стране вечных каникул. Мой брат играет на кларне - Страница 65

– Давай догоним ее, а? – предложил Тимошка. – И заставим сказать, где сейчас Оля! Ведь она должна знать, если от Оли пришла…

– Как это «заставим»? Пытать ты ее будешь, что ли?

– Девчонок не бью, – ответил Тимошка. И опять всполошился: – Давай проследим, куда она пойдет, а? Будем идти по ее следу… Давай! Может, она прямо отсюда к Оле отправится?

– Следить? Подглядывать? Как тебе не стыдно, Тимофей! Я просто не узнаю тебя!..

Он махнул рукой и мрачно направился к мосту. Но когда мы были уже на середине моста, вдруг сказал:

– Сколько у меня будет подарков ко дню рождения! И от Оли… И двухколесный велосипед!

Я приостановился… Значит, он не забыл о моем обещании? И зачем я брякнул тогда, в первый день нашего знакомства, насчет этого велосипеда? Зачем?!

Коля

Оля пишет Коле

Дорогой Коля!

Я еще не поняла, в чем именно заключается твой замечательный план.

А двухколесный велосипед ты подарить обязан. Тимошка не забудет про твое обещание, не надейся. Обманывать его нельзя… Я уже писала об этом, но хочу еще раз напомнить.

Оля

Коля пишет Оле

Здравствуй, Оля!

Послушай, что было дальше.

Я еще в тот самый первый день знакомства с Тимошкой заметил, что он довольно-таки скрытный парень. Вот, например, старается не показывать, что скучает по тебе, сдерживается. Но у него то и дело эта самая тоска наружу прорывается.

На следующий день после встречи с твоей «посланкой» я пришел к Тимошке и вижу, что учебники и тетрадки разложены на столе, но он в них не смотрит. А лицо грустное-грустное.

Он пристально взглянул на меня и спрашивает:

– А может быть, Оля никуда не уехала? Может быть, она просто не хочет больше дружить со мной и преспокойно сидит дома?

– Ну, ты, Тимофей, просто того… перезанимался немного. Я сам был бы рад, если бы она никуда не уехала. Но увы…

– А как же она тогда свой подарок передаст? И где Белка ее видела? Скажи, Коля! Очень прошу тебя…

И отворачивается, чтобы согнутым указательным пальцем под очки слазить, словно у него глаза чешутся.

Я стал утешать его:

– Не расстраивайся, Тимофей! Насчет «посланки» я точно сказать не могу. Но Оля уехала… Это я точно знаю.

– Нет, не верю. Не верю…

– Ну ладно! – не выдержал я. – Идем к ней домой. Вернее сказать, туда, где раньше был ее дом. И там все проверим. Ты знаешь, где Оля жила?

– Нет, не знаю. А то бы я уже давно проверил! Она сама ко мне приходила. И в классе у меня часто бывала. Ребята завидовали.

– А я знаю, где она жила. В моем подъезде. На первом этаже, как и вы с Феликсом… Идем туда!

Мы подошли к твоей бывшей квартире… Я совсем забыл, что Белка предупреждала меня нажимать на кнопку два раза, если я хочу, чтобы Еремкины вышли. Нажал один раз, а они все равно открыли дверь. Сам Еремкин открыл! На один звонок! Представляешь себе?

Но сейчас ты еще больше удивишься: он мне обрадовался, будто давно уже ждал меня в гости.

– Навестить решил? Очень приятно. Вас двое? Заходите, пожалуйста!

Мы зашли… И вот тут ты, Оля, так удивишься, что даже не поверишь мне! На диване у Еремкиных я увидел двойняшек Анны Ильиничны, которые уже не баюкали шепотом своих кукол, а прямо ногами, в ботиночках, прыгали по дивану. И Еремкиным это, представь себе, нравилось!

– В них столько энергии! Столько энергии! – восклицали они.

Я подумал, что если в двойняшках и дальше будет столько энергии, Еремкиным скоро придется покупать новый диван.

Я был поражен всем этим и даже забыл, для чего пришел. Но Еремкина сама мне напомнила.

– Детям простор нужен, – сказала она. – Сам знаешь, раз у тебя младший братишка есть. – И указала на Тимофея.

Еремкины стали хвастаться, что девочки выучили наизусть много стихотворений. Двойняшки стали читать в два голоса, а Еремкины шевелили губами, беззвучно повторяя те же самые строчки: боялись, что девочки забудут, запнутся. И я вспомнил, что так же вот беззвучно, очень волнуясь, мама подсказывала мне стихи, когда я однажды выступал на утреннике в детском саду. Потом я уже никогда больше на утренниках не выступал…

Двойняшки еще и пели разные песенки. А Еремкины на всякий случай беззвучно им подпевали.

Уходя, уже в дверях, я громко сказал:

– А Оля, значит, уехала?

– Уехала! – ответил Еремкин. – И такую нам, знаете, приятную замену вместо себя оставила…

Я поскорее простился, потому что боялся, как бы Тимошка не спросил, куда именно ты уехала (это бы разрушило план, о котором знаем только мы с Белкой).

Потом Анна Ильинична мне сказала:

– Сама не заметила, как это случилось: полюбили Еремкины моих девочек. Дети могут сердце смягчить…

Она верно сказала: я чувствую, как Тимошка тоже меня смягчает. Но не в этом дело.

С Анной Ильиничной-то я уже на другой день говорил. А сразу после того, как мы ушли от Еремкиных, случились еще очень важные события. Я о них в следующем письме расскажу.

Коля

Коля пишет Оле

Здравствуй, Оля!

Я должен рассказать тебе, что еще случилось, когда мы вышли от Еремкиных.

На улице я взглянул на Тимошку, который от смущения не проронил у Еремкиных ни одного слова, и говорю ему:

– Что, убедился?

Он печально кивнул головой.

И тут сзади нас догнал шепелявый голос Рудика Горлова:

– Ну как, Свистун, не скучаешь ли по Вороне? Ты ведь птиц любишь! Помню, как она тут перед тобой на коленках стояла…

– Какая ворона? – тихо спросил меня Тимошка.